Радио Свобода продолжает цикл "Развилки" – серию публикаций о переломных моментах российской истории, когда она могла пойти совсем другим путем. Какими были исторические альтернативы и почему они остались нереализованными?
Здесь вы можете найти ссылки на предыдущие серии цикла.
Похищение в Париже
Воскресным утром 26 января 1930 года в 10:30 бородатый мужчина средних лет, высокий, в темном пальто и шляпе, вышел из дома номер 26 по улице Русселе в Париже. Он не спешил – до начала поминальной службы по генералу Каульбарсу оставалось еще 40 минут. В этот день неожиданно не приехал бывший офицер, доброволец-охранник. Как выяснилось позже, он перепутал время и появился только в 11 утра, впустую.
Так председатель Русского общевоинского союза (РОВС) генерал Александр Павлович Кутепов оказался на парижской улице один. Он немного задержался, но на месте предполагаемой встречи у остановки никого не было. Впереди, на углу улиц Русселе и Удино, он увидел две автомашины, около них прохаживался полицейский в форме, а рядом стояли два человека в однотипных кожаных пальто. Полицейский остановил генерала, и тут оба субъекта бросились к нему и стали заталкивать Кутепова в лимузин. Он пытался что-то крикнуть, но улица была пуста. Лишь из-за забора за полицейской акцией незаметно наблюдал дворник Огюст Стеймец, решивший, что стал свидетелем ареста какого-то преступника. Полицейский сел в автомашину. Большой автомобиль и красное такси немедленно тронулись с места и помчались в сторону Дома инвалидов. Больше Кутепова никто не видел…
Существует несколько версий дальнейших событий. По одной, генерал в машине оказал похитителям серьезное сопротивление и был убит ударом ножа. Тело вывезли из Парижа и захоронили в некоем тайном месте, залив бетоном. Якобы депутат-коммунист Морис Онель рассказал французскому историку Жану Элленстайну о том, как его брат участвовал в похищении генерала и убил Кутепова ножом, когда тот оказал отчаянное сопротивление.
По другой версии, похитители применили, усыпляя похищенного генерала, хлороформ, и по пути на советский корабль или на самом судне Кутепов скончался от сердечной недостаточности. Третья версия выглядит еще менее убедительной: в машине Кутепова укололи морфием, вывезли в Марсель, там под видом нетрезвого моряка провели на судно, где похищенный скончался уже в море от вызванного наркотиком сердечного приступа. Все-таки путь от Парижа до Средиземного моря значительно дольше, чем до портов Нормандии или Бретани.
Какой бы сценарий похищения ни был верен, мы теперь знаем, что организатор операции Яков Серебрянский, глава спецгруппы ОГПУ СССР, получил 30 марта 1930 года за нее орден Красного Знамени. А тайны руководившегося Кутеповым Союза национальных террористов ушли вместе с ним.
Удивительно, но генерал Кутепов не озаботился вопросом о своей безопасности. За неделю до случившегося, 17 января 1930 года, он встречался в Берлине с приехавшими из России представителями некой тайной структуры – Внутренней русской национальной организации (ВРНО). Ее представляли бывшие полковники Александр Попов и Николай де Роберти. Отнесся он к приезжим из СССР подозрительно. Попов предложил направить в Россию надежных офицеров РОВС для организации восстаний. Во время обеда в ресторане, когда Попов вышел, де Роберти успел предупредить Кутепова, что они оба работают на ОГПУ, а ВРНО – очередной миф, созданный как приманка Лубянки. На Кутепова готовится покушение, которое произойдет не раньше чем через два месяца. Позже чекисты выявили двойную игру де Роберти, и он был в мае 1930 года расстрелян. Кутепов сказал своему помощнику полковнику Зайцеву, что его хотят втянуть в новый заговор, придуманный Лубянкой.
Яков Серебрянский вместе с видным чекистом Сергеем Пузицким выехал в Париж для руководства операцией по захвату Кутепова гораздо раньше, чем предполагал полковник де Роберти. Кутепов вернулся из Берлина в столицу Франции. У него оставалось немного времени, чтобы вспомнить, как все начиналось.
Путь офицера
Военная биография Александра Кутепова до 1917 года выглядит как идеальная карьерная прямая строевого офицера. Учился в Архангельской гимназии. После 7-го класса пошел на военную службу и в 1902 году поступил в Санкт-Петербургское пехотное юнкерское училище. Окончив училище по 1-му разряду, был выпущен в августе 1904 года подпоручиком в 85-й пехотный Выборгский полк, отправленный на войну с Японией. С командой добровольцев Кутепов ходил в разведку, участвовал в сражениях при Шахэ и Мукдене. Награжден орденами Святой Анны 4-й степени с надписью "За храбрость", Святого Станислава 3-й степени с мечами. Орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом получил из рук императора. С ноября 1906 года прикомандирован к Преображенскому гвардейскому полку, а с 1907-го несет службу в нем, будучи начальником пулеметной, потом учебной команды: поручик, штабс-капитан, капитан в 1915 году. На фронтах мировой войны ранен, командует все в том же гвардейском полку ротой, батальоном, производится в полковники. Награжден орденом Святого Георгия 4-й степени…
Во время Февральской революции Кутепов находится в Петрограде, от командующего округом генерала Сергея Хабалова он получает приказ возглавить сводный отряд для подавления "беспорядков". Отряд не был поддержан другими частями, часть военных оказалась не готова защищать монархию. Столкнувшись с непреодолимой революционной силой, Кутепов распускает отряд и возвращается на фронт. Там он в апреле 1917 года становится командиром лейб-гвардии Преображенского полка, несмотря на революцию сохранившегося как боевая сила и участвовавшего в Тарнопольском сражении.
После взятия власти большевиками и перемирия в декабре 1917 года Кутепов распускает полк, а сам через Киев отправляется на Дон к генералам Корнилову и Алексееву. Фактически он одним из первых организует отпор красным отрядам, наступавшим на Область Войска Донского. Оборонял Таганрог, принимал участие в Первом и Втором Кубанском походах белых, сначала командиром роты и помощником командира офицерского полка, затем командуя Корниловским полком. Был начальником Первой дивизии Вооруженных сил Юга России (ВСЮР). Назначенный в августе 1918 года комендантом Новороссийска и военным губернатором Черноморской губернии, Кутепов использовал для укрепления власти белых самые жестокие меры – расстрелы и казни как бандитов, так и заподозренных в большевизме.
С ноября 1918 года – генерал-майор. Во время наступления 1919 года Кутепов командовал 1-м армейским корпусом, состоявшим из лучших добровольческих дивизий вооруженных сил Антона Деникина. Именно они взяли после пятидневных боев штурмом Харьков и прошли по улицам маршем, встреченные цветами восторженных горожан.
Отбив контрудары Красной армии, добровольцы последним усилием заняли Курск и Орел. "Из глубины истории встают образы русских чудо-богатырей, и вы, их потомки, равны им. Пусть в сердце каждого наградой за их нечеловеческие усилия будет сознание, что пройден еще один тяжелый этап на путях к златоглавой Москве и что в этот момент сотни тысяч людей, освобожденных вашими подвигами, благословляют вас", – гласил приказ Кутепова от 7 октября после взятия Курска. Город был захвачен лихой атакой. В ночь на 7 октября три бронепоезда под командованием полковника Зеленецкого ворвались на станцию Курск, открыли орудийный огонь, посеяли страшную панику. Затем в город вошли 1-й и 2-й Корниловские полки.
Пройден еще один тяжелый этап на путях к златоглавой Москве
Получив приказ главкома, Кутепов взял 13 октября и Орел, понимая, что рискует получить удар во фланг. 14 октября 1919 года его отряды ненадолго вошли в Мценск, оказавшийся самой северной точкой белого наступления. В сражении под Орлом в конце октября ударная группа Красной армии, включавшая Латышскую и Эстонскую дивизии, угрожала силам Кутепова окружением. 15 октября после ожесточенных боев 2-я бригада Латышской дивизии отбила Кромы и создала угрозу флангу и тылу Корниловской дивизии, занимавшей Орел. Добровольцы вновь овладели Кромами и Севском и начали движение к Липецку и Ельцу. Тогда в наступление был отправлен конный корпус Семена Буденного, занявший Воронеж и обеспечивший красным успех. Прорыв кавалерии Буденного под Касторной на стыке Добровольческой и Донской армий заставил войска Кутепова отступать.
У армии Деникина не хватило резервов. Отвлек значительные силы и рейд партизан Махно по тылам белых. Из корпуса Кутепова было взято 6 полков. Красные, перебросив войска с Западного фронта, имели преимущество в численности: 60 тысяч против 22 тысяч бойцов. К 18 ноября части Кутепова в боях за Орел и Кромы потерпели поражение, поход ВСЮР на Москву был сорван. Они отступили на линию Рыльск – Льгов – Курск – Тим – Касторная. Корниловская и Алексеевская дивизии оказывали упорное сопротивление. Но с подходом к красным новых резервов корпусу Кутепова пришлось уходить на казачий Дон.
Несмотря на большие потери, генерал Кутепов смог сохранить боеспособность добровольческих дивизий: Корниловской, Марковской, Дроздовской и Алексеевской. В отличие от них соединения донского и кубанского казачества потеряли способность к активным действиям. Трагическую роль сыграл конфликт Деникина с кубанскими "сепаратистами" (на самом деле федералистами), который разрушил взаимное доверие между белыми добровольцами и казаками.
На Дону отступление должно было закончиться. Был выстроен рубеж обороны с окопами и проволочными заграждениями. Под казачьей столицей Новочеркасском генерал Мамантов успешно атаковал войска Буденного. Генерал Гусельщиков давил на другой фланг красных, конная дивизия генерала Лобова должна была ударить им в тыл. Но Лобов не решился наступать и отошел за Дон. 7 января 1920 года Новочеркасск был оставлен. Под натиском Красной армии войска Кутепова покинули Ростов и ушли в Батайск.
Ярким военным успехом Кутепова был контрудар и новое взятие Ростова 18 февраля 1920 года. Но атака донской конницы против кавалерии Буденного у станицы Торговой была неудачна. Приказ генерала Павлова наступать в морозную погоду под ледяным ветром был ошибкой: лошади гибли от бескормицы, ночевать приходилось под открытым небом. Утомленный переходом в тяжелейших погодных условиях Донской корпус атаковал конармию Буденного, но удара не получилось. Неуспех предопределил судьбу белых. Донцов отбросили в степь, конница красных двинулась в направлении Тихорецкой и Ставрополя. Под угрозой окружения добровольцы сами снова оставили Ростов-на-Дону.
На реке Кубань удержаться не удалось. Дальнейшее отступление Добровольческого корпуса проходило на фоне деморализации донских и кубанских казачьих войск. В этих трагических последних арьергардных боях на Дону и Кубани Кутепов пользовался у своих редеющих полков непререкаемым авторитетом. Но всему есть предел.
"13 марта явился ко мне генерал Кутепов, назначенный начальником обороны Новороссийска, и доложил, что моральное состояние войск, их крайне нервное настроение не дают возможности остаться далее в городе, что ночью необходимо его оставить..." – вспоминал главнокомандующий Антон Деникин. Был отдан приказ об эвакуации. Около 35 тысяч сохранивших управляемость лучших сил армии под командованием Кутепова отошли в Новороссийск. Несмотря на чудовищный хаос в порту, они были доставлены в Крым, где составили основу Русской армии. Кутепов на миноносце "Пылкий" трижды вывозил к судам на рейде солдат и офицеров Дроздовского полка. Из командовавших войсками он покинул Новороссийск, видимо, последним. Кубанские части и часть донских казаков капитулировали или ушли в Грузию.
В Крыму Деникин подал в отставку и созвал Военный совет для назначения нового главнокомандующего. Кутепову предлагали возглавить силы белых в Крыму, но генерал поддержал выбор Военным советом в качестве нового главнокомандующего генерала Петра Врангеля, которому Деникин и передал власть. Британия отказала Врангелю в поддержке, оставалась надежда на Францию и на резкое ухудшение польско-советских отношений: там дело шло к войне.
Последняя битва: Крым
Началась короткая, восьмимесячная история врангелевского Крымского государства, фактически второй Южной России, которая пыталась выдвинуть альтернативу большевизму, сделать ставку на передачу земли в собственность крестьянам, законность и правопорядок. В своем манифесте Врангель писал: "Мною намечен целый ряд мер, чтобы наибольшее количество земли могло бы быть использовано на правах частной собственности теми, кто в эту землю вложил свой труд. Мелкому крестьянину-собственнику принадлежит сельскохозяйственная будущность России, крупное землевладение отжило свой век".
Больше не выпячивая лозунг "единой и неделимой" России, Врангель поставил задачу в Крыму привести в порядок и вооружить свою эвакуированную армию, восстановить отношения с казачеством на основе федерализма, начать взаимодействие с любыми противниками большевизма, например, с Грузией и Украиной. На случай поражения решено было подготовить план эвакуации из Крыма.
Реорганизованный Кутеповым Добровольческий корпус уже через месяц после прибытия в Крым смог сменить уставшие войска генерала Якова Слащева на перешейках и отбить две попытки наступления Красной армии на Перекоп. Кутепов опять показал, что не остановится в борьбе с врагами ни перед чем. Деятель кадетской партии Владимир Оболенский вспоминал: "Однажды утром дети, идущие в школы и гимназии, увидели висящих на фонарях Симферополя страшных мертвецов с высунутыми языками. Этого Симферополь еще не видывал за все время гражданской войны. Даже большевики творили свои кровавые дела без такого доказательства. Выяснилось, что это генерал Кутепов распорядился таким образом терроризировать симферопольских большевиков". Но жалобы городского головы Усова Врангель отверг, выказав поддержку жутким даже для гражданской войны методам генерала Кутепова, ставившего на одну доску коммунистических подпольщиков, грабителей и мародеров.
Однажды утром дети, идущие в школы и гимназии, увидели висящих на фонарях Симферополя страшных мертвецов с высунутыми языками
Врангелю и Кутепову было очевидно, что просто отсидеться в Крыму армия не может. Войска и население надо кормить. За два месяца было подготовлена операция по прорыву сил белых из Крыма в Северную Таврию с задачей отбросить красных за Днепр. 25 мая 1920 года операция началась с высадки десанта на побережье Азовского моря и наступления при поддержке танков на Перекопе. 30 мая силы 1-го корпуса Кутепова вышли к Днепру, потеряв до четверти своего состава, а войска 13-й советской армии Иеронима Уборевича – до трех четвертей. В конце июня – начале июля была разгромлена конная группа Дмитрия Жлобы: она была окружена силами белых, выход из "мешка" закрыли части корпуса Кутепова. Остатки ударных сил красных с большими потерями вырвались из кольца.
Армия Врангеля смогла на время перехватить стратегическую инициативу и продолжить наступление на Екатеринослав (позднее Днепропетровск, ныне Днепр) и юг Украины. Большие потери заставили красных временно отступить. В результате боев Русская армия заняла Александровск, Гуляй-Поле, Орехов, Синельниково, подойдя вплотную к Екатеринославу. К концу сентября 2-я армия белых взяла Бердянск, Мариуполь, Волноваху, приблизилась к Юзовке и Таганрогу, немного не дойдя до Области Войска Донского. Но три десанта, высаженных летом 1920 года на Кубани, не принесли белым успеха: несмотря на поддержку населения, Екатеринодар взять не удалось.
Советское командование создало Южный фронт под командованием Михаила Фрунзе и перебрасывало туда войска со всей страны. Польская война заканчивалась. К концу октября против 40 тысяч человек у Врангеля у красных было уже более 140 тысяч на фронте. Неудачей для Кутепова окончилась Заднепровская операция, попытка форсировать Днепр и уничтожить Каховский плацдарм. 29 октября 1920 года красные начали наступление от Каховки к Перекопу и Чонгару. Взять Турецкий вал они не смогли, но были близки к этому, отбитые отчаянной контратакой корпуса генерала Витковского и юнкеров военных училищ. Отходившая Русская армия не была разбита и, отступая с контратаками, ударом с севера открыла себе дорогу обратно в Крым. Части Кутепова беспрепятственно совершили ночной фланговый марш мимо красных войск, потеряв от трети до половины бойцов, 31 октября прорвались в Крым, заняв позиции на перешейках. Военный талант генералов Врангеля и Кутепова не подвел, но решить задачу удержания Крыма можно было теперь только чудом.
С 3 по 9 ноября силы красных атаковали в лоб Перекопские позиции белых, которые защищала Корниловская дивизия на подготовленных укреплениях. Одновременно войска Фрунзе форсировали обмелевшее озеро Сиваш, чтобы выйти во фланг обороняющимся и провести в тыл махновскую конницу. Несколько фронтальных штурмов были отбиты с потерей половины красноармейцев, наступавших на пулеметы и колючую проволоку. Но 9 ноября под угрозой окружения Корниловская дивизия Кутепова отошла на Юшуньские позиции, где развернулись бои с участием кавалерии. Два дня белые держались…
11 ноября 1920 года Врангель отдает приказ об эвакуации "всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага". Войска начали отступление к портам для погрузки на суда и эвакуации в Турцию.
В отличие от провальных Новороссийской и Одесской эвакуаций, на этот раз операция выглядела как вполне организованная. Всего на 126 торговых судах и кораблях флота уплыли около 140 тысяч человек. 17 ноября белые покинули Крым. Оставшихся на полуострове ждал беспримерный красный террор, унесший жизни десятков тысяч жизней.
ГПУ плетет паутину
На пароходе "Саратов", на который погрузились более 7 тысяч человек, эвакуировался и генерал Александр Кутепов. Именно ему было поручено возглавить военный лагерь, предназначенный французскими силами в Константинополе для вывезенных войск 1-го корпуса. Место было выбрано в изоляции, в пустынной местности на Галлиполийском полуострове Турции. Главной задачей Кутепова было поддержание воинской дисциплины, организация работ по обслуживанию войск. Кутепов строил не поселок беженцев, а военный лагерь. У него в руках было только одно средство: требование полного подчинения воинскому уставу. И опять же – с использованием самых жестоких наказаний за воинские преступления, в том числе и за критику начальства в большевистском духе. Такую дисциплинарную линию генерала большинство вывезенных офицеров и солдат принимало.
На разоблачения левой эмигрантской прессы правые отвечали панегириками Кутепову, сохраняющему Белую армию. Многие верили в весенний поход против большевизма. Он так и остался мечтой. Уже в 1921 году части Русской армии стали постепенно перевозить в Болгарию и в Королевство сербов, хорватов и словенцев (будущую Югославию), сохраняя полувоенную структуру управления, устраивая на работы ротами и взводами. Кутепов одним из последних покидает Галлиполи, переезжает с войсками в Болгарию, откуда левое правительство Александра Стамболийского в мае 1922 года высылает его в Югославию.
К этому времени большевистская власть укрепилась. Ленин ввел новую экономическую политику. Но свобода торговли не означала свободы слова, печати и творчества. А реорганизация ВЧК в ГПУ не значила прекращения репрессий внутри страны или борьбы с опасными эмигрантами. Руководители Лубянки взяли на вооружение не только государственный террор, но и полицейскую провокацию.
По доминирующей ныне версии, в ноябре 1921 года сотрудник наркомата внешней торговли Александр Якушев во время командировки в Ревель (Таллин) встретился со знакомыми. Письмо Юрия Артамонова из Эстонии в Берлин стало известно чекистам. Артамонов сообщал: "Якушев крупный спец. Умен. Знает все и вся. Наш единомышленник. Он то, что нам нужно. Он утверждает, что его мнение – мнение лучших людей России. Режим большевиков приведет к анархии, дальше без промежуточных инстанций к царю. Правительство будет создано не из эмигрантов, а из тех, кто в России. Якушев говорил, что лучшие люди России не только видятся между собой, в стране существует и действует контрреволюционная организация... Мимоходом бросил мысль о "советской" монархии. По его мнению, большевизм выветривается..."
Правительство будет создано не из эмигрантов, а из тех, кто в России
Остается только догадываться, был ли Якушев сразу послан за границу с заданием наладить связь подконтрольной чекистам структуры с эмигрантами или же его решили использовать уже после вольных бесед за границей. Есть версия, что в январе 1922 года на заседании коллегии ГПУ Дзержинский сообщил, что раскрыта тайная монархическая организация, но есть смысл использовать ее в своих целях. Якушев под угрозой расстрела дал согласие работать на ГПУ. К проекту присоединили секретных агентов – бывших генералов Николая Потапова и Андрея Зайончковского. Организацию назвали Монархическим объединением Центральной России (МОЦР), для конспирации – "Трест". Для связи с заграницей был использован эстонский дипломат в Москве Роман Бирк, который был советским агентом. Другим участником опасной игры становится перевербованный КРО ГПУ бывший участник организации Савинкова Эдуард Опперпут, действующий под псевдонимом Стауниц.
Осенью 1922 года Якушев едет в Берлин, где с помощью Артамонова и племянника Врангеля Петра Арапова начинает работу с Высшим монархическим советом и представителем Врангеля в Германии генералом фон Лампе. Его задача была убедить эмигрантских лидеров в том, что Россия перерождается изнутри, Советы можно использовать для изменения режима, вот-вот власть постепенно перейдет к сторонникам монархии, которые проникли в государственные структуры. Главное – не мешать им проектами новых походов в СССР и террором.
Сомнения в правдивости Якушева посетили лишь контрразведчика Врангеля генерала Евгения Климовича, который поинтересовался, как большой организации удается избежать репрессий. Якушев сослался на то, что везде помогают верные люди, они якобы отводят угрозы. Это объяснение не убедило Климовича, и Врангель как глава РОВС на контакт с "Трестом" не пошел. Другие эмигранты были не столь осторожны. Якушева принял для длительной беседы великий князь Николай Николаевич, "Трест" обрел своих представителей в Париже и Берлине.
Целью чекистов было влиять на лидеров правой эмиграции, на объединивший офицерство врангелевский Русский общевоинский союз. Кутепов в это время был одним из сотрудников бывшего главнокомандующего царской армией великого князя Николая Николаевича. Он переехал в Париж и завязал контакты с представителями "Треста". Они обещали переброску его эмиссаров через "окна" на границах Польши и Финляндии. Уже в сентябре 1923 года участница Первой мировой и Гражданской войны Мария Захарченко и ее муж штабс-капитан Георгий Радкевич переходят эстонскую границу и через Петроград отправляются в Москву, где находят "трестовиков".
Куратором "супругов Шульц" становится Эдуард Опперпут-Стауниц. Для прибывших он снимает лавку на Центральном рынке, которая становится явкой для обмена секретной почтой через посольство Польши. Кутепов получает отличные отзывы о хозяевах: "Впечатление от этой группы самое благоприятное: чувствуется большая спайка, сила и уверенность в себе. Несомненно, что у них имеются большие возможности, прочная связь с иностранцами, смелость в работе и умение держаться...". "Возможности получать сведения у них большие, и они сами говорят, что иностранные миссии перед ними заискивают: по-видимому, их люди имеются всюду, особенно в Красной армии". Захарченко пишет Кутепову, что ей даже предлагают стать агентом таможни, а можно попытаться завербоваться и в ГПУ. Видимо, вера в чудесные связи МОЦР была такова, что отпадали любые сомнения в том, кто на самом деле может стоять за такими планами.
А из эмиграции в Москву продолжают нелегально приезжать новые посланцы: племянник Врангеля Арапов, офицер Мукалов остаются довольны услышанным. Чекист Ланговой успешно сыграл перед гостями роль красного командира-евразийца и предсказал дальнейшее развитие страны как "советской монархии". Были организованы встречи и с генералами Зайончковским и Потаповым.
Кольцо сжимается
Между тем чекисты праздновали первый успех. Дореволюционный лидер эсеровских террористов и неутомимый борец с большевиками Борис Савинков был заманен на территорию СССР. Сначала в середине 1922 года арестовали и перевербовали отправленного в Россию адъютанта Савинкова Леонида Шешеню, сдавшего под угрозой расстрела реальные ячейки савинковцев. Затем создали подставное "подполье" в виде организации "Либеральные демократы" и отправили к Савинкову его представителя Мухина (агент ГПУ Андрей Федоров). Доверенное лицо Савинкова Сергей Павловский был отправлен в СССР для проверки организации. Он самостоятельно добрался до явки, был арестован и опять же под угрозой расстрела перевербован. Другой посланец Савинкова Иван Фомичев, побывав в СССР под контролем чекистов, уже в Париже в июне 1924 года убеждал Савинкова в необходимости поездки в Москву.
Операция "Синдикат-2" удалась. В начале августа 1924 года Савинков со своими спутниками перешел границу. 16 августа он был арестован в Минске, а 29 августа приговорен Верховным судом к расстрелу. Но суд ходатайствовал на смягчении приговора в силу признания Савинковым своей вины перед советской властью и готовности ее загладить. На суде Борис Савинков сохранил в тайне многие детали своего ареста, заявил о раскаянии в своих действиях, признав "всю свою политическую деятельность с момента Октябрьской социалистической революции ошибкой и заблуждением". Президиум ЦИК СССР заменил ему смертную казнь десятилетним заключением.
Из комфортно обставленной комнаты Внутренней тюрьмы ОГПУ Савинков писал за границу, дискутируя с бывшими своими единомышленниками об успехах СССР, занимался мемуарами. Но 7 мая 1925 года, получив от Феликса Дзержинского ответ на свое письмо, что о свободе ему думать рано, выбросился из окна кабинета чекиста Пиляра во внутренний двор здания ОГПУ на Лубянке... Официально о гибели Савинкова власти сообщили 13 мая 1925 года.
Арест и суд над Савинковым, публикации о механизме провокации не повлияли на работу "Треста". Он продолжал развиваться по прежней схеме, как будто история поимки Савинкова никого ничему не научила.
В ноябре 1924 года Якушев и Потапов прибыли в Париж и были приняты великим князем Николаем Николаевичем. Они предлагали найти 25 миллионов долларов на организацию переворота, убеждая, что за полгода избавят страну от власти большевиков. Но денег для такой авантюры не нашлось ни у великого князя, ни в союзе русских промышленников "Торгпром". С недоверчивым Кутеповым гости из России не встретились, но в следующий приезд Якушев (действовал под именем Федорова) привез в Париж Марию Захарченко. Свидание с Кутеповым состоялось. На этот раз Кутепов согласился стать представителем "Треста" в Париже, сохраняя при этом свою самостоятельность.
В это время окрыленный успехом с Савинковым Дзержинский дает задание поймать легендарного британского шпиона Сиднея Рейли. Для этого опять задействуют "Трест". В январе 1925 года "супруги Шульц" в Хельсинки через представителя Врангеля и Кутепова в Финляндии Николая Бунакова стали искать встречи с Рейли. В игру включились британские разведчики в Хельсинки Джордж Хилл и Эрнест Бойз, видимо, работавшие на ОГПУ. Хилл был старым знакомым Рейли по "заговору послов" 1918 года, в связи с участием в нем Рейли был заочно приговорен к расстрелу. Рейли не собирался помогать "Тресту" за границей. Его интересовали реальные действия этой организации в России. В августе 1925 года Рейли отправляется из США в Париж, где 3 сентября встречается с Кутеповым, с политиком Александром Гучковым, с резидентом SIS Бойзом. Он посещает Лондон для встречи с Черчиллем, который отказался иметь дело с "Трестом", не убедившись в его дееспособности. Затем Рейли отправляется в Хельсинки, где его уже ждут Бунаков и Радкович с Захарченко. Рейли обещал жене ограничиться встречей в Финляндии и не ехать в Россию. Но все пошло не по плану.
Сиднея Рейли встречали какими-то неясными ныне посулами. В Выборге ему передали письмо Джорджа Хилла, подтверждающее существование антикремлевской группы, к которой надо относиться серьезно. Еще один посланец из Москвы манил его письмом чуть ли не от имени Троцкого. Утверждают, что эту роль эмиссара оппозиции сыграл едва ли не сам начальник СПО ОГПУ Терентий Дерибас. Рейли выехал на границу и там, будучи человеком авантюрным, решился на краткую поездку в Советскую Россию. Чекисты перевели Сиднея Рейли через "окно", повезли в Москву с паспортом на имя Николая Штейнберга. В Ленинграде прогуляли по городу. В столице 27 сентября 1925 года для него устроили привычный для Лубянки спектакль – заседание исполкома "Треста" на даче в Малаховке. Обменялись мнениями. Сам Рейли выступал за твердую власть в России. Все было готово к аресту Рейли на месте. Якушев и Опперпут пытались убедить начальство продолжить игру. Но был получен приказ Кремля арестовать Рейли, что и было сделано в машине. Вместо вокзала она привезла суперагента на Лубянку. На границе в ночь с 28 на 29 сентября 1925 года была инсценирована перестрелка, которая должна была убедить финских пограничников в гибели Сиднея Рейли.
Я выражаю свое согласие дать вам вполне откровенные показания по вопросам, интересующим ОГПУ
Лубянка начала переговоры с Рейли, предложив ему сотрудничать, сдать британских агентов в Москве, рассказать о своих высокопоставленных связях, вернувшись на Запад, регулярно работать на Кремль и прикрывать "Трест". Дважды Рейли писал Дзержинскому, предлагал более мягкие варианты сотрудничества. Они председателя ОГПУ не устроили. Чекист Стырне объяснил Рейли, что смертный приговор 1918 года остался в силе. 30 октября 1925 года Рейли написал Дзержинскому: "Я выражаю свое согласие дать вам вполне откровенные показания по вопросам, интересующим ОГПУ относительно организации и состава великобританской разведки и, насколько мне известно, американской разведки, а также тех лиц в русской эмиграции, с которыми мне пришлось иметь дело. Москва. Внутренняя тюрьма. 30 октября 1925 г. Сидней Рейли".
Показания Рейли давал недолго. 5 ноября 1925 года "заключенного № 73" (по номеру камеры) вывезли на прогулку, а в лесу у дороги его застрелил "тов. Ибрагим", о чем чекист Иван Федулеев дал начальству письменный отчет. То ли показания разведчика показались уже достаточными, то ли их качество Лубянку не устроило. Вопрос об уничтожении Рейли с высокой вероятностью был решен в Кремле лично Сталиным, пишут историки разведки. В советской прессе о задержании и гибели Рейли сообщили только в 1927 году, датируя его смерть "этим летом", то есть 1927 годом.
Большая игра
У деятелей эмиграции таинственное исчезновение Рейли должно было вызвать недоверие к "Тресту", но опять, как и в истории с Савинковым, желание продолжать борьбу с большевиками на новом поле брани брало верх над здравым смыслом. Для прикрытия гибели Рейли Лубянка срочно организовала поездку в Советскую Россию известного политика, бывшего депутата Думы монархиста Василия Шульгина, искавшего пропавшего во время Гражданской войны сына.
В ночь на 23 декабря 1925 года Шульгин перешел советско-польскую границу с "контрабандистами" из ОГПУ. С паспортом на имя Иосифа Карловича Шварца он прибыл в Киев, затем приехал в Москву, посетил Ленинград. Сына Шульгин не нашел, зато обнаружил всюду принимающих его "прекрасных русских людей", объяснявших ему, что "большевизм уходит, идет нормализация жизни. Эмигрантам не следует торопиться, процесс развивается сам собой, скоро воспрянет великая Россия".
Сам Шульгин увидел из-за жесткой опеки "контрабандистов" немного. В народ его не очень-то выпускали, чтобы он не был узнанным. О своих беседах в СССР с игравшими свои роли подпольщиков чекистами и с теми, кого они использовали втемную, как Марию Захарченко-Шульц, Василий Шульгин написал и опубликовал книгу "Три столицы". Перед публикацией книги рукопись была отправлена руководителям "Треста" в России для корректировки. Из текста были убраны только подробности перехода границы. Книга Шульгина имела большой успех в эмиграции. Лубянка была довольна, использовав Шульгина как эволюциониста – сторонника идеи о постепенной трансформации советского режима.
В Москве надеялись, что "Трест" надолго удержит Кутепова от активных действий. Но не принимать его людей было невозможно. С разрешения Якушева границу перешли и добрались до Москвы три офицера: Сусалин, Каринский и Шорин. Вскоре Сусалин исчез бесследно. Полковник высказал свои сомнения в "Тресте" одному из чекистов, окружавших Захарченко и Радкевича, и этого было достаточно для его тайного ареста. Кутепову передали, что полковника якобы на улице "опознали болгарские коммунисты, знавшие его еще по Софии". Во время очередного приезда в Париж Якушев упорно приглашал генерала в Москву для встречи с политсоветом "Треста", но Кутепов отказался от приглашения. Повторить "дело Рейли" не удалось.
В конце марта 1927 года в финском поселке Териоки Кутепов встретился с военными представителями "Треста". Накануне совещания на Лубянке инструктировали военного руководителя "Треста" Потапова: всячески оттягивать вооруженное выступление и выступать против использования террора. "Трест" был нужен, чтобы сдерживать Кутепова. На встрече в Териоки Кутепов сообщил, что в Европе он контролирует значительные офицерские силы. Первую группу из восьми человек можно отправить в любое время. Генерал поинтересовался подготовкой восстания. Потапов пожаловался на безденежье. Стороны остались друг другом недовольны.
Эмигрантам не следует торопиться, процесс развивается сам собой, скоро воспрянет великая Россия
В суете конспиративной жизни агент ГПУ Опперпут-Стауниц сумел соблазнить Марию Захарченко, которая настаивала на активных действиях. После совещания в Финляндии Захарченко предложила игравшему роль радикала Стауницу подготовить террористический акт, например, в Большом театре, не информируя "Трест". Агент ГПУ почувствовал, что операция может закончиться, а он – оказаться лишним свидетелем, подлежащим ликвидации. После долгих раздумий Опперпут-Стауниц сообщил Захарченко правду о "Тресте": организация создана ОГПУ. Сам он, как и Якушев, – чекист, все пронизано агентурой Лубянки. Он предлагает Захарченко бежать через финское "окно". В ночь на 13 апреля 1927 года они оба ушли в Финляндию. Через другое "окно" успели скрыться предупрежденные об опасности Радкевич, Каринский и Шорин.
На Лубянке поняли, что "Трест" под ударом, пытались предотвратить измену и подкупить Опперпута. А Кутепову отправили сообщение от Потапова о том, что перебежчик запутался в спекуляциях и опознан как чекист. Но вскоре, поняв, что отыграть назад уже невозможно, занялись дискредитацией изменника. В газете "Сегодня" 9 мая 1927 года публикуется статья "Советский Азеф" о Стаунице. Он выставлялся провокатором, предателем чуть ли не всех организаций в России от монархистов до савинковцев, обвинялся в расстрелах в Кронштадте и службе на иностранные разведки.
Опперпут в прессе отверг обвинения. Он сообщил, что "Трест" был создан в январе 1922 года советской контрразведкой: "Количество секретных сотрудников данной легенды превышает 50 человек. Среди них несколько бывших генералов, полковников, видных политических и общественных деятелей. Их фамилии, адреса, клички по ГПУ и легенде будут своевременно опубликованы. Основное назначение данной легенды было ввести в заблуждение иностранные штабы, вести борьбу с иностранным шпионажем и направлять деятельность зарубежных антисоветских организаций в желательное для ГПУ русло. Подобные легенды существуют по всем оттенкам политической мысли. На такие легенды в свое время были заманены в Россию ген. Тетюнник, Борис Савинков и десятки других лиц…"
По рассказам Опперпута, подготовленную ГПУ и Разведупром военную дезинформацию продавали польской, эстонской, финской разведке. Полученных сумм чекистам хватало на финансирование операции. В непубличных записках беглец сообщил о деталях возникновения "Треста" и роли в нем Артузова, Лангового, Стырне, Романа Бирка, упоминаются видные чекисты Агранов, Сосновский, Кияковский, рассказывается о попытках завербовать эстонского посланника Адо Бирка и о расстреле Сиднея Рейли. Перебежчик подробно доложил о структуре ОГПУ, известных ему методах его деятельности и предложил свой план диверсионной работы в России.
Эмигрантские газеты поначалу не рискнули печатать новые разоблачения перебежчика по разным причинам: от боязни повредить единомышленникам в России до опасений быть обвиненными в клевете в своих странах. Но рукопись записок Опперпута распространилась в кругах эмигрантских руководителей. С ней был знаком и Василий Шульгин, который подготовил целых две покаянные статьи о своем путешествии в СССР, проходившем под управлением чекистов. Одна включала и рассказ Опперпута об аресте и гибели Рейли. Однако газета "Возрождение" не решилась их напечатать. Редактор издания Петр Струве был уверен: "Всякие публичные объяснения будут только плодить смуту в умах и питать интриги". Фактически на публикации новых разоблачений перебежчика был поставлен блок.
Мария Захарченко писала Кутепову: "Прошлое Опперпута не должно мешать нам пользоваться его информацией, как мы считаем нужным. Я считаю, что мы должны широко разоблачить подлые приемы, которыми большевики провоцируют честных людей". У политиков и редакторов было иное мнение. Сам Кутепов не мог не поверить разоблачениям Эдуарда Опперпута: тот помог уйти его боевикам. Теперь генерал решает бороться вопреки всему, используя свои боевые группы. На встрече с представителями польской разведки, которые поначалу не могли поверить в свой провал, генерал объявил, что будет отныне работать через Финляндию.
Дав Кутепову массу разоблачительной информации, Эдуард Опперпут решил лично участвовать в новом походе в Россию в июне 1927 года. Для него стало неожиданным, что вся правда о чекистской провокации мало кому оказалась нужна, а его имя было дискредитировано, и единственным, как казалось, способом очиститься было участие в смертельно опасной операции вместе с Марией Захарченко. Жажда мести вела ее, никто не мог удержать ее от возвращения в Россию. Акции боевиков были нужны и Кутепову, чтобы оправдать многолетнее наведение мостов с "Трестом" без видимых результатов. Большевики считали, что международная обстановка вокруг СССР накаляется, из-за подрывной деятельности Коминтерна в Москве боялись войны с Британией.
В западню
Финская группа кутеповцев состояла из десятка молодых офицеров. Оружие для них получила Захарченко-Шульц через начальника разведывательного отдела II финской дивизии капитана Розенстрема. Участники группы исходили из перспектив скорой войны Запада с СССР, в которой надо принять участие, готовить вооруженное восстание, приступить к террору против представителей советской власти.
Первыми 31 мая 1927 года пересекли границу шестеро. После перехода границы группа разделилась на две тройки: Опперпут, Захарченко и Петерс поехали в Москву, а Ларионов, Мономахов и Соловьев отправились в Ленинград. До своего похода Опперпут отправил родным в Ригу письмо: "Через несколько дней я ухожу обратно в Россию. Возможно, что я уже буду убит при переходе границы. Этого я бы не хотел. Дойти до места, сбалансировать свои счеты с ГПУ, бросить первый камень в усохшее болото, сделать первый удар в набатный колокол, а потом что Бог даст".
В то время как террористы двинулись в Россию, 2 июня 1927 года Врангель в своем кругу резко выступил против Кутепова, который три года, как и великий князь Николай Николаевич, не слушал его предупреждений: "Попал всецело в руки советских Азефов, явившись невольным пособником излавливания именем Великого Князя внутри России врагов советской власти". Врангель возмущался тем, что "жалкие гроши, которые несли беженцы на национальную работу", попадали ИНО ГПУ, "который эту работу разрушал". Разочарование лидера белой эмиграции можно понять: удар по репутации ее правого крыла был нанесен сильный. Но Врангель не учитывал и удар, нанесенный разоблачениями, по позициям ОГПУ.
Бросить первый камень в усохшее болото, сделать первый удар в набатный колокол, а потом что Бог даст
3 июня 1927 года в Москве трое боевиков – Опперпут, Захарченко-Шульц и Петерс – попытались ночью взорвать общежитие сотрудников ОГПУ на улице Малая Лубянка, 3/6. Взрыв главной бомбы был чудом предотвращен – случайно вышедший в коридор сотрудник потушил бикфордов шнур. Информация об этой диверсии сразу не публиковалась. 7 июня члены группы Виктора Ларионова бросили две гранаты в зал Ленинградского партклуба на набережной Мойки. Взорвалась одна, ранив 26 человек. В этот же день, так совпало, в Варшаве террорист-одиночка 19-летний Борис Коверда застрелил полпреда СССР в Польше Петра Войкова, участника расправы с царской семьей в 1918 году. И седьмого же июня в катастрофе дрезины на железной дороге около Минска погиб зам полпреда ОГПУ по Белорусскому военному округу Иосиф Опанский.
Эти слившиеся воедино события сильно обеспокоили власти, которые 8 июня 1927 года провели массовые демонстрации, обвиняя Великобританию в терроризме за "английский шпионаж с убийствами, поджогами и взрывами". В официальном "Правительственном сообщении" перечислялись якобы имевшие место попытки покушений на Чубаря, Бухарина, планы напасть на Сталина и Рыкова, арест Сиднея Рейли. Правительство вменяло в обязанность ОГПУ "принять решительные меры". Они выразились в немедленном расстреле 20 "контрреволюционеров", в числе которых были кадет князь Павел Долгоруков и арестованный по делу "Треста" полковник Иван Сусалин. Приговор Коллегий ОГПУ был вынесен и исполнен 9 июня 1927 года. Официально сообщили о нем 10 июня.
Судя по переписке генералов Врангеля и Шатилова, хранящейся в Гуверовском архиве и датируемой серединой июля 1927 года, Кутепов дал понять Шатилову, что и после всего случившегося он намерен продолжать свою работу. Ведь группа Ларионова чудом выбралась из СССР в Финляндию.
Советские власти 4 июля 1927 года сообщили через ТАСС о гибели трех других террористов. "После неудачи покушения на взрыв террористы направились в Смоленскую губернию, где в 10 верстах от Смоленска Опперпут был застигнут крестьянской облавой, организованной ОГПУ 19 июня с. г. При задержании Опперпут оказал вооруженное сопротивление и был убит в перестрелке. Захарченко-Шульц с ее спутником Вознесенским 23 июня наткнулись на красноармейскую засаду в районе Дретуни, высланную белорусским особым отделом ОГПУ, в перестрелке с которой оба они были убиты… В перестрелке с террористами тяжело ранены: рабочий Яновского спиртного завода Николай Кравцов, крестьянин дер. Белоручье тов. Якушенко и милиционер Лукин Алексей, а также легко ранена жена краскома N-ского полка Ровнова. Кроме того, террористами убит шофер машины штаба Белорусского военного округа Сергей Гребенюк и тяжело ранен его помощник Борис Голенков – оба за отказ везти террористов. Председатель ОГПУ В. Менжинский".
Зампред ОГПУ Генрих Ягода в интервью дал подробное описание подготовки атаки на Лубянку: "Взрыв подготовлялся довольно умело. Организаторы взрыва сделали все от них зависящее, чтобы придать взрыву максимальную разрушительную силу. Ими был установлен чрезвычайно мощный мелинитовый заряд. От него на некотором расстоянии были расставлены в большом количестве зажигательные бомбы. Наконец, пол в доме по М. Лубянке был обильно полит керосином. Если вся эта система пришла бы в действие, можно почти не сомневаться в том, что здание дома по Лубянке №3/6 было бы разрушено. Взрыв был предотвращен в самый последний момент сотрудниками ОГПУ".
Генрих Ягода рассказал и об облаве на боевиков с предсказуемым результатом. "Белогвардейцы пошли в двух разных направлениях. В селах они выдавали себя за членов каких-то комиссий и даже за агентов уголовного розыска. Опперпут, бежавший отдельно, едва не был задержан уже 18.VI на Яновском спирто-водочном заводе, где он показался подозрительным. При бегстве он отстреливался, ранил милиционера – тов. Лукина, рабочего – тов. Кравцова, и крестьянина – тов. Якушенко. Ему удалось бежать. Руководивший розыском в этом районе зам. нач. особого отдела Белорусского округа тов. Зирнис созвал к себе на помощь крестьян деревень – Алтуховка, Черниково и Брюлевка, Смоленской губернии. Тщательное и методически произведенное оцепление дало возможность обнаружить Опперпута, скрывшегося в густом кустарнике. Он отстреливался из двух маузеров и был убит в перестрелке. […]
Остальные террористы двинулись в направлении на Витебск… Удалось обнаружить их следы в районе станции Дретунь. Опять-таки при активном содействии крестьян удалось организовать облаву. Пытаясь пробираться через оцепление, шпионы-террористы вышли лесом на хлебопекарню N. полка. Здесь их увидела жена краскома того же полка тов. Ровнова. Опознавши в них по приметам преследуемых шпионов, она стала призывать криком кр[асноармей]скую заставу. Захарченко-Шульц выстрелом ранила ее в ногу. Но рейс английских агентов был закончен. В перестрелке с нашим кавал[ерийским] разъездом оба белогвардейца покончили счеты с жизнью. «Вознесенский» [Ю.Петерс] был убит на месте. Шульц умерла от ран через несколько часов".
Но бдительные эмигранты отчетам Лубянки не поверили. Им казалось, что все это инсценировка. Генерал Павел Шатилов тут же 5 июля 1927 года предполагает будущее повторное использование "тех же персон под другими именами". Петр Врангель с ним согласился: заметка "имеет целью определенное законспирирование этих лиц". Для них попытка взрыва – выдумка, гибель участников покушения – это мистификация всесильного ОГПУ… В газете "Сегодня" делают похожий вывод: "В данном случае имеет место очередная провокация, и для сокрытия следов Опперпут был "убит"… В данном случае убийство Опперпута фактически не имело места, и этот ценный для ГПУ сотрудник оставлен в сохранности".
Видимо, наблюдавшие события из-за рубежа не могли поверить, что ОГПУ может сообщать и правду, если она для него выгодна. Во внутреннем советском пространстве новость об уничтожении (знающих слишком много о кухне Лубянки) диверсантов, стреляющих в рабочих и крестьян, была политически куда важнее, чем какие-то комбинации в расчете повлиять на эмигрантов.
Генерал Кутепов допустил грубую ошибку: эксперта по ГПУ, каким стал Эдуард Опперпут, нельзя было отправлять в СССР на верную смерть. Об этом писал глава РОВС в Берлине генерал фон Лампе: "Опперпута надо было привлекать в Европу, чтобы заставить его открыть то, что нам неизвестно, а не возвращать его в Россию на гибель... или на раскаяние перед большевиками".
Генерал Лукомский, близкий к великому князю, пытался примирить Врангеля и Кутепова: "Далеко еще до вывода, что провалились все. Ведь идет война, были и будут неудачи, были и будут потери... В действительности, слава Богу, о полном «провале» говорить не приходится. Положение А. П. [Кутепова] трудное. Теперь его травят со всех сторон, а он пока не может всего сказать... Если же узнают, что и Вы признаете "провал", – это будет для дела серьезный удар".
Далеко еще до вывода, что провалились все. Ведь идет война, были и будут неудачи, были и будут потери
Врангель ответил: "Провал" для меня не неожиданность, я в свое время предостерегал и В. К. [Великого князя] и самого А. П. [Кутепова]", и "конечно, это грустно". Разрыв Врангеля с Кутеповым был полный.
Кутепов упорствовал в своей линии. Он решил отправить в Россию еще несколько групп. Боевики Соловьев и Шорин были убиты на финской границе. Болмасов и Сольский пленены. На латвийской границе также были задержаны непричастные к "Тресту" Строевой, Самойлов и Адеркас. 20 сентября 1927 года пятерых боевиков судили в Ленинграде. Все, кроме Адеркаса, были расстреляны по приговору суда, несмотря на покаяние и выдачу ценной информации. На процессе в Ленинграде вновь были обнародованы сведения о кутеповской организации, роли Захарченко и Опперпута, в том числе и в подготовке взрывов и покушений.
Эмиграция была поражена и размахом кутеповских акций, и массой разоблачений. Опасавшиеся бомбистов власти СССР требовали от Финляндии принять меры к эмигрантам-активистам, и трое из них были высланы из страны. Внутри СССР шли превентивные аресты "бывших".
Добавил скандальности делу Владимир Бурцев, наконец опубликовавший статью "В сетях Г.П.У", где, видимо, по запискам Опперпута, дал полную историю "Треста", рассказал об убийстве Сиднея Рейли и о том, как книгу Василия Шульгина редактировали в ГПУ. Сообщил он и о том, что газета "Возрождение" отказалась печатать статьи Шульгина, где он признавал, что его в России контролировали чекисты. У Бурцева не было никаких сомнений ни в реальности перехода Опперпута на сторону белых весной 1927 года, ни в его гибели.
Наконец-то высказался в "Послесловии" к своей книге и Василий Шульгин. Он объяснял, почему ГПУ его выпустило из России: дабы убедить эмиграцию в подлинности "Треста", поскольку Шульгин в это истово поверил, дать написать книгу о своей поездке и привлечь Врангеля к их организации. Публикация вызвала сильное недовольство Кутепова, который писал Петру Струве, что в статье в газете "Россия" "много написано лишнего" и она нанесла вред общему делу. В отличие от него Николай Чебышев, сторонник Врангеля, писал, что надо радоваться, что в 1927 году "развалился опаснейший аппарат советского шпионажа и провокаций". Появились предположения, что главной задачей этого аппарата было заманить в СССР Врангеля и Кутепова.
Сам Кутепов публично не выступал, а Врангель признал новые публикации полезными. Своим соратникам он писал, что Кутепов потерпел крах, ему надо давно отойти от конспиративных дел, по его вине гибнут лучшие, становясь жертвой своей доверчивости. Здесь он отчасти совпадал с публично негодовавшими милюковскими "Последними новостями", осуждавшими активистский курс генерала Кутепова.
В полемику об активизме включились практически все издания русской эмиграции. Одни призывали подумать о напрасных жертвах, им возражали, что упреками не остановить готовых к акциям террора. Владимир Ларионов писал: "Русская молодежь, повинуясь зову долга, умела беззаветно умирать на полях сражений и с улыбкой становиться к стенке под дула чекистских ружей. Кому, как не этой молодежи, должен быть понятен и близок тернистый путь Каннегиссера, Коверды и Конради, путь Марии Захарченко, Радковича и Петерса, смерть Соловьева и Шарина в лесах Онеги, скорбный путь Болмасова и Сольского".
"Такая игра не стоит свеч"
Новую атаку возглавил Георгий Радкевич. Муж Марии Захарченко пошел в Россию то ли на ее поиски, то ли мстя за ее гибель. 6 июля 1928 года Радкевич вместе с Дмитрием Мономаховым вошли в бюро пропусков ОГПУ и бросили бомбу. Один красноармеец был убит, один ранен. Радкевича убили при преследовании, Мономахов был арестован недалеко от Подольска. Ряд эмигрантских газет предполагали, что это новая провокация ОГПУ, нужная, чтобы поднять волну репрессий. Но это был, видимо, последний акт антисистемных действий боевой кутеповской организации.
При такой системе почти все люди, идущие туда, обратно не вернутся
Один из проникавших в СССР (возможно, Каринский) оставил отчет о трех неделях пребывания в том же июне 1928 года в Советской России. Он сделал вывод о бесперспективности засылки боевиков: "Итак, почти гарантированно, что при такой системе почти все люди, идущие туда, обратно не вернутся. Кадры надо все время пополнять и начинать всякий раз с азбуки. Опытных людей в запасе не будет. Каждый из выразивших желание идти на террор сознает, на что идет, и к смерти готов, но весь вопрос в том, целесообразна ли будет их гибель, принесет ли она пользу делу освобождения Родины. Раньше я верил в осуществление такого систематического террора, теперь ясно вижу, что это невыполнимо, и на вопрос отвечу – «нет, нецелесообразно». Одиночными мелкими взрывами, поджогами и т. д. немногочисленными, и еще вопрос, всегда ли удачными, мы ГПУ не устрашим, общественное мнение взволнуем, но к активности вряд ли кого вызовем. Вернее, ответный террор ГПУ придавит всякое проявление этой активности. Если бы мелкий террор шел снизу, от всей массы населения, тогда он был бы грозным для коммунистов, но ведь трагедия в том, что на это даже рассчитывать сейчас нельзя... Мое мнение, что такая игра не стоит свеч. Мы эту игру не в силах провести в таком масштабе, когда она станет опасной для сов. власти, и результаты не оправдают потерь".
Автор текста был прав, в 1929 году боевая акция Кутепова сошла на нет. Белых народовольцев не получилось. На долю требующих борьбы остались газетные дискуссии да рассказы о якобы действующем на Дальнем Востоке и в Белоруссии "Братстве русской правды", очередной легендарной структуры. Одиночки, рискуя собой, еще ходили в СССР в разведку, вряд ли принося что-то новое. После внезапной смерти 25 апреля 1928 года основателя РОВС генерала Петра Врангеля великий князь Николай Николаевич приказом от 29 апреля назначил генерала Кутепова председателем Русского общевоинского союза (РОВС). Из пугавших Лубянку дел у непримиримого генерала был план поднять восстание на Кубани… Месть была задумана и осуществлена.
В январе 1930 года похищенный спецгруппой ГПУ Якова Серебрянского в Париже, исчезнувший и, видимо, сразу убитый 26 января 1930 года, Александр Кутепов расплатился за свой порыв к борьбе и за активизм верившей ему молодежи. Почти до самой Второй мировой войны власти СССР считали эмиграцию главным врагом и проводили против ее лидеров чекистские боевые операции: в их числе убийство разведчика Игнатия Рейсса, успешное похищение нового главы РОВС генерала Евгения Миллера. Гибель генерала Кутепова не поставила точки в многолетнем идейном и силовом противостоянии большевиков и их противников.
